Историю эту рассказал мне один чабан. А сам он ее слышал от своего деда. Как встретился он однажды в горах с белым старцем. Тогда еще дед чабана сам был молодым чабаном и пас овец на западном склоне Безенгийского ущелья. Много ходил в тот день чабан по склонам за стадом. Поднимался на вершину перевала. И вот неподалеку уже от коша сморила его усталость и он, пользуясь тем, что бараны облюбовали лужок с сочной травой и никуда с него не торопились, прилег на траву и задремал. Проснулся он от сильного шума, и безумного ветра. Вскочил на ноги и не поверил глазам! Небо было темным, свинцовым. С огромной скоростью неслись страшные облака, ветер гудел в скалах и приминал траву к самой земле. А ведь когда он засыпал, был жаркий ясный день, без единого облачка! Погода в горах конечно переменчива, но таких сюрпризов просто не бывает! Бараны, конечно в панике разбегались, испуганно блея. Он опрометью кинулся за ними, пытаясь собрать в кучу панически убегающих животных, но это заведомо было безнадежно. Блеяние доносилось уже со всех сторон и становилось все тише. В сердцах взбежав на невысокий скальный гребень, пастух стал озираться по сторонам. И тут то и заметил старца, одетого во все белое и страшно сгорбленного под тяжестью лет. Он медленно брел, тяжело переставляя ноги и опираясь на длинную корявую палку, вместо трости. Совершенно седые волосы висели до самых плеч.
А тучи спустились совсем низко и все вокруг стало погружаться в туман. Налетит с порывом ветра туча, накроет с головой и также стремительно уносится прочь. В разрывах туч было видно, как медленно и с видимым трудом двигается старик. "И откуда он тут взялся?" Думал пастух, спускаясь с гребня навстречу старику. "Неужели из Чегема пришел? Но ведь оттуда километров двадцать и все в гору..." додумывая эту мысль, пастух приблизился к старику и смог рассмотреть его поближе. Белая накидка, из плотной ткани, оборачивала тщедушное тело от плеч до самых ступней. Сухая тонкая рука, выглядывая из-под накидки, опиралась на сучковатую кизиловую палку, оставляющую в земле острые отметины. Волосы настолько седые, что стали белыми, как бумага лежали на плечах. Лицо сухое и морщинистое, как будто обветренное долгим путешествием, а вот глаза... Никогда пастух не видел таких глаз. Ярко-голубые и пронзительные. Цвета весеннего неба. И внутри этих глаз затаилась такая живая искра, как будто вовсе и не старик перед тобой...
Одним словом загадка, а не путник.
Пастух вежливо обратился к нему на русском:
- "Здравствуй, отец! Как хорошо, бог мне гостя послал. Пройдем к нам в кош, там сможем отдохнуть и покушать".
К безмерному удивлению пастуха старик ответил ему на чистом балкарском, точнее на высокопарном каком то. Но чувствовалось, родном ему языке:
- "Здравствуй юноша. Да, устал я очень, с удовольствием зайду в гости. Показывай, где кош, попробую до него доковылять".
А у самого от усталости рука на посохе трясется. Видно как тяжело ему даже стоять. Да тут еще и дождь того и гляди польет. Что делать?
- «Ты, отец, на меня обопрись свободной рукой, да и пойдем потихоньку.»
Оперся на пастуха старик, а сам как будто и не весит ничего, и пошли они, не торопясь к кошу. Идет пастух, а сам думает о том, как будет баранов собирать по всему ущелью. Вот же напасть приключилась! А старик этот? Вот уж загадка, так загадка. Понятно, что балкарец, но не наш. То есть не местный он, но вроде и больше взяться такому неоткуда. И откуда он тут взялся, да еще один? И вот расскажи кому, ведь не поверят! На смех поднимут, да еще и кличку какую-нибудь смешную придумают…
Тут мысли пастуха прервал старик:
- «А как зовут тебя, юноша?»Пастух назвался. Как его звали на самом деле, писать не буду, по просьбе того пастуха, который и рассказал мне эту историю. А давайте назовем его Каншао. Хотелось бы Каншао и старика порасспросить много о чем, но неучтиво это - приставать с расспросами к усталому путнику, да еще такому пожилому. Вот сядут они у огня, разольет пастух айран по чашкам да нарежет сыр и чурек, вот там может и поведает старик свою историю. А пока шли они и говорили о погоде. Что не видел такого пастух еще в своей жизни, чтобы ясный день превратился в весенний шторм за полчаса.
Когда, наконец, добрались до коша, с неба начали падать крупные холодные капли. Как хорошо, что успели! Вошли они внутрь, усадил старика пастух в продавленное кресло, застеленное пахнущими шкурами и принялся раздувать угли в очаге. Пока он возился, старик молча наблюдал за ним своими зоркими ясными глазами… если не сказать страшными. Вот разгорелся жаркий огонь, забулькал наливаясь в чашки айран и стало тепло и, по домашнему, уютно в коше. Еще больше от того, что дождь на улице пошел сплошной стеной. И тут старик заговорил. Рассказал он Каншао, что шел сюда один много дней. Очень много. Не помнит уже сколько. Ищет он своего сына, который ушел на войну и не вернулся домой.
- «Один он у меня остался. Больше никого нет. Раньше большая семья у меня была, но все погибли… Напали на наш дом и убили всех. А дом сожгли. И все село сожгли. Я был в поле, когда увидел черный дым над нашим аулом и поспешил домой. Но ты же видишь, как я хожу. Пока дошел я до дома, его уже не было. И никого не было. Картину, которую я увидел в ауле и в своем дворе так и стоит у меня перед глазами. Не буду рассказывать, никого они не пощадили»…
Пастух слушал с все возрастающим беспокойством. Поначалу острая боль сочувствия и сострадания даже уколола его в груди, но чем дальше он слушал, тем больше приходил в недоумение.
- «Старший сын мой был на охоте в это время и когда вернулся он домой, то увидел все то же, что и я. Я сидел посреди бывшего двора и помню какой ужас был на его лице. Как скорбели мы с ним. А потом он собрался и пошел за ними. Один пошел, чтобы отомстить. А я ждал его. Ждал и ждал, а потом пошел следом. У меня ведь нет никого больше, кроме него… Вот найду его и будем с ним вместе»
Пастух уже и перепугался не на шутку. То, что рассказывал старик было страшным, невероятным, но он совершенно ясно верил в то, что говорил.
Такое могло случится конечно. Лет триста назад...
Хотел он аккуратно спросить, кто же напал на дом и аул старика, как тот вдруг зыркнул на него своими яркими глазами и стал вставать с кресла.
- «Спасибо тебе юноша, что приютил и накормил старика. Но пора мне идти дальше. Нужно мне поскорее отыскать сына»
И оставляя своей кизиловой тростью аккуратные дырочки в земляном полу, старик двинулся к выходу. Пастух сидел и не мог сдвинутся с места, такой ледяной ужас вдруг охватил его. Ни сказать ничего не мог, к горлу подступил колючий ком. И только за стариком закрылась дверь, как с пастуха слетело наваждение. Его пробила крупная дрожь и одежда намокла от пота. В ногах и руках появилась тошнотворная слабость. И стало как то тихо и светло. На плохо слушающихся ногах он подошел к выходу и открыл дверь. Старика и след простыл а на улице светило яркое солнце. Посреди открытого загона стояли сбившись в плотную кучу бараны, про которых он совсем позабыл. Все до единого. Стояли и тряслись от ужаса, лишь тихонько и жалобно заблеяв при виде пастуха.Дед говорил, что еще долго сидел на поляне, под солнышком и приходил в себя. А когда снова вошел в кош, то увидел аккуратные дырочки в земляном полу, оставленные кизиловым посохом…
А бараны так и стояли сбившись в кучу до самого вечера…